Военная стратегия есть только до выборов
Ракеты «Тополь-М» опять повезут по Красной площади. Один из самых впечатляющих разделов последнего в нынешнем политическом цикле отчета премьер-министра Владимира Путина перед парламентом касался положения в Вооруженных силах. Были нарисованы захватывающие дух перспективы закупки новых, преимущественно российских, видов сверхсовременного вооружения, невиданного по российским меркам повышения денежного довольствия военнослужащим. Не все люди в погонах, а также военные эксперты разделяют оптимизм главы правительства. Профессор Международного института проблем мира в Осло Павел Баев полагает, что в действительности итоги проводящейся в стране военной реформы — катастрофические. Тот факт, что власти обещают офицерам большие деньги, скорее, свидетельствует о стремлении гарантировать лояльность военных на предвыборный период — с учетом уроков, которые преподносит кризис на Ближнем Востоке. Не ясно другое: как Вооруженные силы будут развиваться после выборов, а также нужны ли России те сверхсовременные виды вооружений, на которые выделяются гигантские деньги из бюджета. Об этом известный военный эксперт рассказал в интервью. Политолог Павел Баев: итоги военной реформы сугубо катастрофические. — Премьер Путин, выступая в среду в Госдуме, сказал, что средства оборонного бюджета страны не должны уходить за рубеж, работать в России, «подпитывать нашу промышленность и науку, создавать новые, технологичные, высокие по качеству рабочие места». На практике: Россия закупает французские вертолетоносцы, импортное стрелковое оружие для спецназа и БМП, а президент Медведев месяц назад заявил, что оборонный заказ, по сути, провален. Как одно стыкуется с другим? — Мне кажется, что в целом в области военной реформы, и гособоронзаказа в особенности, есть очень много скрытых проблем, о которых Путин вообще не говорил. Речь, по большому счету, в целом была очень беспроблемной. Как-то все больше о достижениях, о перспективах, а о проблемах очень мало. В военной области проблем накопилось много, и по ходу военной реформы новых было создано немало. Ситуация очень непростая, и попытки как-то выправить положение зачастую приводят к тому, что проблемы становятся еще острее, в особенности проблемы с кадрами. «История с «Мистралем» — это какая-то спецоперация» Что касается гособоронзаказа и обновления военной техники, — там, конечно, огромный масштаб проблем, потому что устаревание советской техники дошло уже до крайнего уровня, и откладывать эту проблему дальше нельзя. Идет скрытая, подковерная борьба вокруг того, что закупать в первую очередь, как тратить средства, что можно реально импортировать. И не всегда видно, как эта борьба развивается в смысле групп влияния, кто является лоббистом чего. История с «Мистралем» очень политизированная, с одной стороны, и очень, с точки зрения военной, неясная — в плане того, кто является реальным лоббистом. История совершенно очевидно возникла в области политических отношений России и Франции. И потому, как вопрос стоит сейчас, она очень напоминает «разводку»; это даже не серьезный экспортный контракт, а какая-то спецоперация. Совершенно ясно, что у ВМФ изначально заинтересованности в этом вертолетоносце не было. Таких кораблей никогда не было, моряки с ними работать не умеют, это нечто, совершенно не вписывающееся ни в какие структуры флота. Но вариант возник, они почесали в затылках и сказали: «А что, идея неплохая, к какому-то делу это можно пристроить». Конечно, в первую очередь они думали никак не об обороне Курильских островов, где вообще вариант смехотворный, а о своих более конкретных проблемах развития Северного флота, Тихоокеанского, Черноморского флота, чем их можно усиливать, какие корабли реально можно вводить на замену выбывающим. Такой вариант возник, и со стороны моряков там были сомнения и колебания, но завершились они — ну, ладно, мол, возьмем. Потом возникла борьба, — не зависящая от военных моряков, это отдельное лобби, — между теми, кто будет строить следующие два «Мистраля» после того, как два построит Франция. Здесь уже пошла борьба между верфями, заказ большой, денежный. Возникли свои группы интересов, которые лоббировали этот заказ. И, так или иначе, похоже было, что заказ достанется верфям в Санкт-Петербурге. — То есть «Мистраль» отдельно, а остальное сделки по перевооружению отдельно? — «Мистраль» ни в какие рамки не вписывается. Идея с закупкой беспилотников в Израиле — здесь гораздо меньше денег, гораздо меньше сопротивление лоббистов в России. К тому же есть необходимость со стороны военных, заинтересованность в этой конкретной сделке. Ничего похожего наша промышленность производить пока не может и, видимо, в ближайшей перспективе не будет. Саркози «разводят» Единственная серьезная скандальная история — это закупка бронеавтомобилей в Италии, где тоже идея политическая, ноги растут оттуда, — из укрепления дружеских отношений с Берлускони, а никак не оттого, что таких бронеавтомобилей не может сделать родная промышленность. Более того, есть конкурирующий образец, который готова производить отечественная промышленность, — нет, мы давайте закупим бронеавтомобили в Италии. С «Мистралем» развитие сюжета все больше упирается в то, что, похоже, Саркози всерьез сделал ставку на Медведева. И как только эта ставка стала видна, что Саркози реально пытается организовывать политический климат в Европе в пользу того, чтобы Медведев становился лидером на следующие шесть лет, вдруг сделка «поплыла». Оказалось, что цена контракта слишком высокая, и перспективы непонятные, и адмиралы, которые подписывали, не имели этих полномочий, и все уволены. А Сечин, который ездил сделку подписывать в Париж (почему Сечин, тоже непонятно), тоже быстро руки умывает. И вся эта сделка по состоянию на сегодня реально выглядит как «разводка» того же самого Саркози. В армии накопился огромный потенциал недовольства — The Wall Street Journal в среду попыталась проанализировать успехи российской инициативы по реорганизации Вооруженных сил. По мнению издания, слабеющая российская армия ведет безнадежную битву за реорганизацию. Чиновники признают, что массовое недовольство контрактной службой (зарплатой и условиями службы) подрывает программу создания добровольной армии. Каковы, на Ваш взгляд, промежуточные итоги реформы, о которой было объявлено в конце 2008 года? — Сугубо катастрофические. В каждой реформе бывает такой момент, когда старое уже не работает, а новое еще не работает. В этот критический для любой реформы момент имеем ситуацию, когда не работает ничего; куда двигаться — дальше ли по пути реформ или попытаться отрабатывать назад, — вопрос в большой степени политический. Именно в области кадровой политики Вооруженных сил дров наломано невероятное количество. Инициативы, которые продвигались, — по сокращению офицерского корпуса, по контрактной службе, по подготовке сержантов, по сокращению сроков призыва — каждая из них сама по себе имеет свое обоснование, но нестыковка их абсолютная. То есть мы имеем сейчас ситуацию с военными кадрами, когда армия по факту является небоеспособной. — Базовая зарплата лейтенанта Вооруженных сил с 2012 года, когда армия перейдет на новую систему денежного довольствия, составит, по словам Путина, 50 тысяч рублей. При нынешней системе организации ВС даст ли существенное повышение довольствия практический эффект? — Я думаю, главный смысл этой инициативы в том, чтобы все-таки снять очень явное недовольство офицерского корпуса всеми этими реформами. В армии накопился огромный потенциал недовольства, он сфокусирован более или менее на министре, которым, скорее всего, пожертвуют. Но этого недостаточно для того, чтобы снять это недовольство, а обещанные деньги, плюс к тому, что давно уже обещаны квартиры, и все-таки потихоньку их дают, — это способ каким-то образом притушить это недовольство. При этом то, что обещают лейтенантам, — для младших офицеров звучит совершенно невероятно, и, скорее всего, таких денег все готовы ждать. Явно совершенно, что очень многие политические инициативы нацелены на этот критический рубеж электоральный — снять напряжение сейчас, добиться, чтобы армия сидела тихо в своих казармах, не выступала, ждала своих денег и квартир, — и все. Это сугубо краткосрочные вещи, которые могут помочь пройти этот сложный электоральный период. За этот рубеж, похоже, никто особенно не заглядывает, поскольку, в общем, для офицеров деньги деньгами, но они люди службы. Если даже притом, что платят деньги, служба не идет, потому что не удается реформировать Вооруженные силы так, чтобы они стали боеспособными, то это более серьезный источник недовольства, чем просто нехватка денег. — В дальнейшем, после выборов, все вернется на круги своя? — Это не совсем круги своя, потому что можно сказать, что Вооруженные силы — это единственная область, где идут по-настоящему очень серьезные и глубокие реформы. А с реформами всегда проблемы приобретают новый характер, изменяются. Здесь идет какая-то поступательная динамика, это не хождение по кругу. Но нерешаемость этих проблем при отсутствии политической воли очень видна, а политическая воля вся уходит сейчас на избирательные проекты, которые не понятно, каким боком будут реализовываться, потому что так никому и не ясно, кто в итоге будет верховным главнокомандующим, что для Вооруженных сил тоже вопрос немаловажный. «У Путина глубоко засела мысль, что слабых бьют» — Месяц назад премьер Путин сказал: «События в Ливии доказывают, что мы все правильно делаем по укреплению боеспособности России», потому что «удары по Ливии являются частью «устойчивой тенденции» американской политики вооруженного вмешательства по всему миру. Сегодня премьер сообщил, что Россия с 2013 года удвоит производство ракетных ударных комплексов. «В войска поступит новое ракетное вооружение — стратегическое и оперативно-тактическое. Такие системы, как «Ярс», «Булава», «Искандер-М», — сказал Путин. К чему эта риторика? США, как объявил на прошлой неделе Барак Обама, сокращают военные расходы. — Здесь несколько сошедшихся вместе текущих проблем и более глубоких философских представлений. Одна из них — совершенно явно у Путина глубоко засела мысль о том, что слабых бьют, что любое проявление слабости наказуемо, что любые сомнения в области международных отношений всегда трактуются как признак слабости, — чего Россия себе позволить не может, — что по максимуму нужно отстаивать российский суверенитет, ограничивать возможности США и НАТО к любому применению силы в международных конфликтных ситуациях. Но ясно, что из арабских революций вытекает несколько выводов, и не только в отношении ракетных комплексов, но и в том, что армия является серьезной политической силой. Это больше вывод не из событий в Ливии, а из ситуации в Египте. И попытки каким-то образом нейтрализовать политизацию армии больше отсюда растут, нежели из Ливии, где армия была в жалком состоянии, отсюда и, по большому счету, гражданская война. Будь там сильная армия, такого бы не возникло. При этом внешняя политика есть внешняя политика; есть элементы показные — заявления, которые делаются для публики внутренней и для публики внешней, Но есть также глубинные убеждения в том, что все против нас, в том, что слабость наказуема, в том, что только путем укрепления собственной военной мощи Россия может обеспечивать свой суверенитет. Это философские вещи, насколько вообще можно говорить о философии этой власти, потому что с национальными идеями у нас дело поставлено не очень; в этом докладе Путина парламенту вразумительной философии тоже не заявлено. Так что с реакцией на волнения, революции и войны в арабском мире все очень непросто. Китайское военное превосходство на границах России — факт жизни — Пока США сокращают военный бюджет, а Россия пытается выбраться из трясины реформы Вооруженных сил, Китай наращивает военную мощь. Когда КНР станет ведущей военной державой, и по каким признакам можно судить об этом? — С Китаем ситуация очень сложная, притом что во всей официально декларируемой политической линии Китай — всегда только союзник и никаким образом не источник угрозы. На самом деле, я думаю, что эти проблемы, связанные с Китаем, пугают гораздо серьезнее, чем даже перспектива проецирования американской военной мощи, потому что с Америкой понятнее. А как будет себя вести в дальнейшем Китай, не понятно никому. Тут совсем другая стратегическая культура, другая государственная философия, и это пугает очень серьезно и США. Для России иметь такого соседа под боком — конечно, ситуация крайне некомфортная, но ясно, что никаких военных стратегических ответов на эту ситуацию изобрести невозможно. В отношении того, когда КНР станет ведущей военной державой, я думаю, что разные страны ищут разные признаки. Для США это, в первую очередь, наращивание китайских военно-морских сил. А для Вьетнама, который тоже этим крайне озабочен, — это способность Китая разворачивать ударные корпуса на его границе. Что касается России, — трудно сказать, потому что китайский военно-морской флот, может быть, нас пугает меньше, но ясно, что вся эта огромная граница не защитима, и для нас китайское военное превосходство — это не какая-то перспектива ближайшего или более отдаленного будущего, это уже стратегически реальный факт жизни. Нам особо нечего тут голову ломать, когда Китай достигнет какого-то превосходства, — превосходство давно достигнуто. Нам приходится принимать это как данность. — На носу Парад Победы, и с ним настоящая чехарда. Кто его будет принимать, стало окончательно известно лишь за три недели до 9-го мая; это министр обороны Сердюков. До этого официальные информагентства сообщали, что парадом может командовать или принимать его глава Генштаба Макаров или командующий войсками Западного военного округа генерал Бахин из Петербурга. С чем может это может быть связано? — Не думаю, что это вопросы технические, поскольку парад есть парад, ему придается демонстративно-политическое значение. Я думаю, что вопрос был, в основном, в том, когда снимать Сердюкова, — сделать это сейчас или откладывать это немножко на потом. На какое-то ближайшее время, по крайней мере, он оставлен в занимаемом кресле. Сверхсовременного оружия на параде не покажут. А нужно ли оно? — По словам министра Сердюкова, в этом году в параде не будут участвовать пилотажные группы. Почему? — Надо сказать, что представления с этими пилотажными группами имеют очень высокую степень риска. Это технически очень сложная вещь для самих этих пилотажных групп. Пролет над Москвой для многих стран рассматривался как мероприятие за гранью приемлемого риска. В последнее время крупных катастроф в военной авиации не было, но одно дело устраивать шоу над Жуковским, а другое дело — над центром Москвы. Вероятность того, что что-то случится, даже если она измеряется долями процента, все равно — это риск не нужный, и провезти ракеты по Красной площади все-таки значительно проще, чем организовывать это воздушное шоу. — Всего на параде будет представлено около 100 единиц техники. В частности, мобильные ракетные комплексы "Тополь-М", пусковые установки зенитно-ракетной системы С-400 "Триумф", зенитно-пушечные ракетные комплексы "Панцирь-С1", пусковые установки ракетных комплексов "Искандер-М", реактивные системы залпового огня "Смерч", зенитно-ракетные комплексы "Бук-М2", боевые танки Т-90. Об этом заявил официальный представитель Сухопутных войск РФ Сергей Власов, который назвал это «современными образцами вооружений и военной техники». Насколько эта техника современна? — Мобильный «Тополь» возят довольно давно, в каком-то смысле это современный комплекс, он продолжает производиться, приниматься на вооружение, заменять другие ракеты. С-400, если его действительно провезут, — да, это система, которая только недавно разработана. Параметры ее при этом пока еще не очень ясны, но, тем не менее, это система оружия, которая подается как перспективная, как современная. Там есть большие сомнения по поводу ее компьютерного обеспечения, но, в конце концов, его не везут по Красной площади. В системах залпового огня ничего современного нет. С танками нашими недавно выплывали проблемы, причем жалобы опять-таки исходили от военных, которые говорили: то, что подается как современный танк, на самом деле является очередной модификацией танка Т-72 разработки 1972 года; что эти танки на современное оружие уже похожи очень мало. Но, тем не менее, там есть свои новые модели, которые можно провезти по Красной площади, и выглядеть все будет пристойно. Это вопрос в том, что у нас в Вооруженных силах считается современными и перспективными системами оружия, насколько они отвечают тому, что понимается под перспективными системами оружия в США и в армиях НАТО. —И как же? — По-разному. Особенно в том, что касается современных систем управления, но их по Красной площади не возят. Здесь отставание огромное. А в том, что касается железа как такового, которое можно возить, железо выглядит более-менее, поэтому мы еще это железо в состоянии более-менее продавать, но зачастую продаем мы его тем армиям, в которых существует спрос на системы оружия предыдущего поколения или еще больше давности. Они проще в управлении, проще в обслуживании, не требуют такого компьютерного обеспечения, которое мы дать не можем, но которого и они не могут позволить себе иметь для своих вооруженных сил. В армиях мира есть такая забавная ситуация, что есть спрос реально на системы оружия не ультрасовременные, а наоборот. И даже в отношении авиации, где, казалось бы, нужны всегда самые-самые лучшие самолеты, по опыту, особенно в Афганистане, видно, что есть спрос на самолеты, которые не защищены системой «стелс» и не обладают сверхскоростями, а могут работать на низких скоростях, ближе к земле, и по целям, которые не требуют таких уж совершенных РЛС, а которые можно глазом наблюдать. И на эти системы оружия есть спрос, в реальных конфликтных ситуациях они работают хорошо. Поэтому разговор о том, чем реально нужно оснащать российские Вооруженные силы во многом упирается в то, с кем собираемся воевать, где собираемся эти Вооруженные силы применять, против каких потенциальных противников, — на все эти вопросы ответов не существует, доктрина этих ответов не дает. Заменять системы оружия, которые уже отслужили свое, необходимо, но есть ли необходимость их заменять самыми суперсовременными системами, — это еще вопрос. |
Другие новости по теме:
|
Популярные новости
ФинОмен в соц.сетях:
Календарь
Архив новостей
|
|