Бедный русский народ

Много лет назад, выступая перед дружественной интеллигентной аудиторией, я неосмотрительно назвал официальный показатель инфляции.

И услышал глухое ворчание зала.

Так ворчит собака, перед тем как броситься, чтобы загрызть.

Я спешно оговорился: конечно же, речь идет об официальном уровне инфляции, который имеет лишь отдаленное отношение к реальному росту цен.

И все закончилось наилучшим образом — для меня и слушателей.

А вот для нашей страны все продолжается.

Ибо нет ничего болезненнее, чем повседневный, изматывающий, разрушающий жизнь рост цен — особенно когда он еще и упорно не признается властью.

Разумеется, этому есть и объективные основания: инфляция считается на основе цен на более чем 460 видов товаров и услуг в более чем 265 населенных пунктах.

Проблемы сведения этих данных в единый показатель не решены до сих пор. Например, как считать рост цены на товар, который временно исчез с прилавка? Если полагать, что цены не изменились — чем хуже ассортимент, тем ниже инфляция. Другая проблема — выбор места замера цен. Ведь один и тот же товар продается в различных торговых сетях, в обычных магазинах и на рынке по разной цене.

Важна и численность населения: чем больше людей живет в городе, тем выше значимость показателя в нем. А поскольку россияне бегут в мегаполисы, их население выше отражаемого в официальной статистике, а население остальной России — ниже. Поэтому рост цен в крупных городах недооценивается, а в малых и на селе — переоценивается.

Но главный порок расчета инфляции — ассортимент товаров и услуг. Как можно включить в расчет показателя цены трех разных способов рытья могил, но не помидоров и огурцов? Как можно учитывать цену земли для растений, но не для груш, винограда и арбузов? Непостижимо.

Ключевая причина занижения официальной инфляции относительно реально ощущаемой нами в магазинах — завышение доли дорогих товаров в товарообороте. Это автомобили, мебель, меховая одежда и турпоездки за границу (которыми пользуются, несмотря на изобилие «наших людей» на курортах, менее 20% россиян).

Цены на них растут медленнее (их рынки более конкурентны, их покупку всегда можно отложить), и потому завышение их доли в покупках занижает инфляцию.

Но рост стоимости жизни связан не только с ростом цен.

Классический пример — аферы компаний, управляющих нашим жильем и все более напоминающих «МММ»: завышение объемов потребления (например, воды) и своих работ облегчает наши карманы без формального увеличения тарифов.

А «повышение степени платности бюджетных услуг» — официальная цель реформы бюджетных организаций (в первую очередь здравоохранения и образования)? Формально цены не растут, просто доля людей, вынужденных платить, увеличивается государством — и траты населения подскакивают без формального роста цен.

И все это еще без учета политического давления на статистиков.

Хотелось бы верить в его отсутствие — но уж слишком памятно, как в первую половину 2000-х после вопросов президента «а что у нас там с ростом цен?» инфляция немедленно падала, как муха, пришибленная газетой «Правда».

Догмы либерального фундаментализма вынуждают государство не столько развивать экономику, сколько снижать инфляцию — и не стоит слишком порицать специалистов, живущих под дамокловым мечом обвинений в «политической диверсии». Поэтому реальная инфляция для большинства из нас, по разным оценкам, выше официальной в 1,5–2 раза.

Косвенное признание этого факта — показатель «стоимости минимального набора продуктов питания», «инфляции для нищих». В январе—июне 2013 года он превысил официальную инфляцию почти вчетверо (13,6% против 3,5%), в том числе в июне — в 8 раз (3,2% против 0,4%).

Это показывает, насколько сильнее бьет рост цен по бедным, чем по богатым, для которых скидки на новые автомобили, мебель и электротехнику компенсируют удорожание еды, ЖКХ, транспорта и лекарств.

Не стоит забывать и крайне несправедливый характер социального строя. Использование «средней температуры по больнице» (например, расчет средней зарплаты суммированием доходов работников и топ-менеджеров) способно не просто ввести в заблуждение, но и, как показали события в Междуреченске в 2010 году, вызвать массовые беспорядки. Там после аварии на шахте «Распадской» руководство обмолвилось, что средняя зарплата составляет 80 тыс. руб. в месяц, — и шахтеры, получавшие в массе своей 30–35 тыс., пошли на площадь, чтобы посмотреть в глаза счастливчикам.

Как бы ни слепили глаза рекламные огни столицы, Россия бедна: по данным центра Левады, более 80% населения испытывает нехватку текущих доходов для покупки товаров длительного потребления. Эти люди могут считать себя средним классом, но на самом деле они бедны. И потому «инфляция для нищих» имеет к их жизни значительно большее отношение, чем официальный показатель (кстати, выросший по сравнению с прошлым годом).

Игры со статистикой в экономике и политике так же опасны, как в медицине — игры с температурой. Занижение инфляции дезинформирует государство: показатели роста оказываются завышены, что способствует необоснованной эйфории. В частности, завышаются показатели благосостояния граждан — а с ними и представления о благополучии общества, его стабильности и удовлетворенности населения своей жизнью.

Погрузившись, как свинья в кормушку, в безбожно приукрашенную ею же картину российской жизни, прекраснодушная правящая тусовка недоумевает, напоминая американских военных: мол, за что же нас так ненавидят? Пользовались бы реальными данными или ездили по стране без конвоя — вопросов бы не возникало.

Причина неудержимого роста цен проста и понятна — произвол монополий на всех уровнях: от естественных монополий до последнего аптечного пункта.

Застрявшие во времени своего всевластия, в начале 90-х, либеральные фундаменталисты отрицают это и под негласным лозунгом «чем меньше денег у народа — тем лучше для народа» борются с инфляцией ужесточением финансовой политики и ужиманием бюджетных расходов.

Это напоминает лечение перелома таблетками от изжоги. Влияй бюджетные расходы на инфляцию — в начале каждого года нас ждала бы колоссальная инфляционная волна, вызванная резким, в разы, декабрьским ростом бюджетных расходов. Но ее нет.

А причина безнаказанности монополий проста: прекрати они грабить население, завышая цены, — чем им платить взятки чиновникам? Впрочем, этот аргумент прикрывает и их собственную алчность: трудно поверить, чтобы монополисты отдавали в качестве взяток все неправедные сверхприбыли.

Поэтому ограничение произвола монополий — и обуздание разрушающей Россию инфляции — надо начать с ограничения коррупции стандартными для всего мира мерами.

Нужно предоставить антимонопольной службе право обеспечивать полную финансово-экономическую прозрачность любого юридического лица, заподозренного в злоупотреблении монопольным положением.

По примеру Германии надо дать ей возможность при резких колебаниях цен сначала возвращать их на прежний уровень, а уже потом проводить расследование (так как ущерб, нанесенный за это время экономике, может оказаться невосполнимым).

Следует ограничить торговую маржу: сколько бы раз ни перепродавался товар, торговля не должна иметь право повышать его цену более чем, к примеру, на 30%.

Нужно обеспечить доступ сельхозпроизводителей на рынки: из-за спекулятивных мафий они получают порой лишь 10% цены, за которую их товары продаются на соседних рынках.

Когда-то в США боровшихся с расовой дискриминацией школьников порой провожали солдаты с примкнутыми к винтовкам штыками. Чем российские производители XXI века хуже американских негритят 60-х годов? Их доступ на рынки, если надо, должен обеспечиваться силовыми структурами: пора им заняться наконец защитой своего народа.

Но пока до этого далеко: правящая тусовка предпочитает править статистическими показателями, а не реальной жизнью.

Наши предки, говоря «неча на зеркало пенять, коли рожа крива», не могли представить себе метод, которым с исступлением пользуются современные власти: заклеить зеркало портретом Мэрилин Монро и с гневом топтать подмечающих разницу между изображением и реальностью.