Битва Силуанова с Кудриным: гуру резко поспорили в Петербурге

В поиске "золотого ключика"

ПМЭФ, бывший ранее главной площадкой привлечения иностранных инвестиций, из-за санкционного тумана стал сейчас прежде всего публичным смотром новых идей подъема российской экономики. Большой резонанс на форуме вызвало предложение создать фонд госинвестиций в инфраструктурные проекты. И тут же обросло спорами, которые выявили слабые места новой конструкции правительства и, соответственно, перспектив экономического роста.

Идея госинвестиций в инфраструктурные проекты не нова. И соответствующие фонды были, только вот инвестиций не было.

В конце концов что собой представлял Фонд национального благосостояния (ФНБ)? Он создавался прежде всего для поддержки Пенсионного фонда, но, когда стало понятно, что частные инвестиции, и отечественные, и иностранные, не торопятся в локомотивы роста, многие, в том числе бывший министр экономического развития Алексей Улюкаев и помощник президента Андрей Белоусов, предлагали именно этот фонд превратить в базу государственных инвестиций в инфраструктуру, которая должна разбудить и частные инвестиции. Улюкаев предлагал пустить на эти цели весь ФНБ. Но вышло иначе. Остатки ФНБ были растворены в Резервном фонде, предназначенном исключительно для поддержки федерального бюджета в условиях низкой нефтяной конъюнктуры.

И вот звучит гонг к началу второго раунда. На форуме первый вице-премьер и министр финансов Антон Силуанов объявил: «Начиная с 2019 года мы создаем специальный фонд, который в течение шестилетнего периода может быть порядка 3% ВВП, с тем чтобы массированно увеличивать государственные вложения в эту часть экономики (министр говорит об инфраструктурных проектах. — Ред.), которая потом, конечно, простимулирует частный бизнес».

Зам. министра финансов Владимир Колычев уточнил: из этого фонда будут финансироваться ключевые проекты, которые «смогут повысить качество жизни людей». Общий объем фонда — 3 триллиона рублей.

Сначала цифры. Мы помним, что майский указ Путина, в котором сведены главные задачи, которые правительству предстоит решить за шесть ближайших лет, «стоит» 25 трлн рублей, из которых дополнительно еще следует найти 8 трлн. Значит, новый фонд — лишь частичное решение задачи. И тем не менее «повысить качество жизни людей» могут не одни инфраструктурные проекты. И даже в первую очередь не инфраструктурные проекты. Резонно предположить, что кроме них новый фонд будет финансировать развитие человеческого капитала, то есть прежде всего образование и здравоохранение.

Теперь попробуем разобраться, откуда же возьмутся 3 трлн рублей? Есть две позиции. Первой придерживается правительство в лице первого вице-премьера Антона Силуанова: они будут «привлечены с рынка», то есть это внутренние заимствования, по которым государству предстоит расплачиваться.

Альтернативную позицию занимает академик Сергей Глазьев, также принимавший участие в работе ПМЭФ. Он считает: «Такие фонды нужно создавать, только не за счет бюджета, а за счет целевой кредитной эмиссии Центрального банка. ЦБ должен фондировать институты развития, как это делается во всем мире». Принципиальная разница в том, что «у бюджета нет денег для создания таких крупных фондов. Поскольку мы говорим о возвратных деньгах, кредитах или инвестициях, которые должны вернуться, хотя бы лет через 20, то это должны быть кредитные ресурсы, а не бюджетные».

ЦБ, однако, традиционно дистанцируется от целенаправленной поддержки экономического роста через кредитную эмиссию. Если же остаться в рамках предложений правительства, вопросы все равно остаются — и они прозвучали на ПМЭФ. Силуанов специально упирал на то, что новые заимствования для формирования фонда инфраструктурных инвестиций не должны привести к росту доли госдолга в ВВП. Если, по его оценке, объем фонда, а значит, и новый госдолг, составит 3% ВВП, то, чтобы доля долга в ВВП оставалась неизменной, необходимо, чтобы соответственно вырос и ВВП. И вот тут вся конструкция начинает шататься.

Инфраструктурные госинвестиции — это только старт роста, в «прорыв», который они должны обеспечить, по идее, должны пойти и частные инвестиции. Соответственно, ограничивать объем госинвестиций в инфраструктурные проекты, меряя их долей госдолга в ВВП, значит, давить не на газ, а на тормоз. Проблема, однако, в том, что Силуанов не только первый вице-премьер, он еще и министр финансов. И в этом качестве ему очень не просто перешагнуть через старательно расставленные его родным ведомством красные флажки. К тому же и его ролевой оппонент, министр экономического развития Максим Орешкин, — сам недавний заместитель Силуанова в Минфине, так что с его стороны Силуанов давления не испытывает. Наоборот, на ПМЭФ Орешкин, по сути, поддержал минфиновскую позицию, он заявил, что при росте экономики госдолг может не вырасти, а даже снизиться в течение 5–10 лет.

Оппонировал Силуанову, как ни странно, Кудрин. Он подчеркивал, что сегодняшняя низкая доля госдолга в ВВП — это не фетиш, не хоругвь, а резерв, который следует бросить в бой: «Это наш ресурс, наш запас на ближайшие годы, для того чтобы за счет этого источника инвестировать в инфраструктуру». И не только в инфраструктуру: «В таких условиях трудовых ресурсов мы должны тратить на повышение продолжительности жизни — и здесь Россия находится на самых плохих позициях среди развитых стран, даже стран двадцатки. И мы должны тратить на образование. Здесь мы тоже отстаем».

Силуанов решил предъявить Кудрину зеркало: «Вы, когда были министром финансов, сокращали долг». На что Кудрин ответил, что есть время собирать камни и есть время их бросать: когда госдолг сокращали, нефть стоила до $110–140 — и было правильно потратить эти средства на погашение долга. Теперь долг стоит наращивать, считает Кудрин, на 5–6 п.п. в ближайшие шесть лет (с нынешних 13–14% ВВП).

Картина получилась вполне прогнозировавшаяся. Среди сегодняшних резервов, которые могут быть использованы для стимулирования роста, у российской экономики есть относительно высокие цены на нефть, которым вполне по силам обеспечить профицитный бюджет. Есть и чрезвычайно низкая по мировым стандартам долговая нагрузка. Есть, конечно, и риски: геополитический нажим на Россию только усиливается, да и нефтяная конъюнктура неустойчива. Дальше — решение политиков. Использовать резервы для того, чтобы поднимать рост, или по традиции сидеть и выжидать. Проблема, однако, в том, что выжидать — значит, еще больше отставать. И это главный стратегический риск.