Мифы и правда о безработице в России: оценка эксперта фото

Граждан спасает страх

1 Мая - День Весны и Труда. А для кого-то это День Весны без Труда…

Безработица - неразлучная спутница кризиса. Страх потерять работу - один из главных ночных кошмаров россиян, говорят социологи. Насколько плоха ситуация на нашем рынке труда?

Об этом и многом другом мы поговорили с главным научным сотрудником Института мировой экономики и международных отношений РАН, замдиректора Центра трудовых исследований НИУ Высшая школа экономики, д.э.н. Ростиславом Капелюшниковым.

— Вот говорят: уровень безработицы в России составил столько-то процентов. Как высчитывается этот показатель и что он значит?

В России, как и в большинстве стран мира, есть два официальных показателя безработицы. Первый можно назвать общей безработицей, или безработицей по методологии Международной организации труда (МОТ).

Каждый месяц проводятся выборочные обследования населения по вопросам занятости, в течение года ими бывает охвачено примерно 800 тысяч человек. Участникам этих обследований сначала задается вопрос: «Вы отработали на прошедшей неделе хотя бы один час?» Если отвечают «нет», спрашивают дальше: «А вы предпринимали шаги, чтобы найти работу в течение последнего месяца?» Если опять отвечают «нет», таких людей считают экономически неактивными. А тем, кто сказал «да», задают третий вопрос: «Вы готовы приступить к работе в течение недели?» Если да — значит, они безработные.

Таким образом, безработные — это люди, которые не работают, ищут работу и готовы немедленно к ней приступить.

— Их в марте 2016 года — 6% от активного населения, 4,6 млн человек?

— Да. Есть и второй показатель — регистрируемая безработица. Это люди, которые пришли в службу занятости, и им присвоили статус безработных. Таких чуть больше 1 млн человек.

Общая безработица — более правильный и корректный показатель, потому что люди в поисках работы не обязательно должны обращаться в службы занятости, они могут искать работу самостоятельно. Отличительная черта российского рынка труда в том, что между общей и регистрируемой безработицей всегда был очень большой разрыв.

— В других странах иначе?

— По-разному, но, как правило, иначе. Это связано с тем, что у нас невысокие пособия по безработице (4900 рублей в месяц максимум. — «МК»), и с тем, что в банке рабочих мест службы занятости, как правило, малопривлекательные вакансии. Люди не хотят регистрироваться в службе занятости и регулярно ходить туда отмечаться: материальный выигрыш маленький, а хлопот много.

— По мировым параметрам, 6% безработицы — это много или мало?

— Для ситуации затяжного экономического кризиса это, конечно, мало. Скажем, в США, экономика которых сейчас на подъеме, этот показатель составляет около 5%, но после кризиса 2008 года он в течение многих лет был значительно выше 6%. В большинстве европейских стран уровень безработицы порядка 10%. Так что российский показатель — низкий, причем не только в сравнении с большинством стран, но и в сравнении с тем, что наблюдалось в российской экономике на протяжении большинства лет.

Справка «МК»: общая безработица в России с 2000 г. (по данным Росстата)

2000 — 10,6%

2007 — 6,0%

2009 — 8,3%

2012 — 5,5%

2014 — 5,2%

2015 — 5,6%

— Насколько можно доверять статистике по безработице при наличии большого «серого» сектора в экономике?

— Неформальная занятость, то есть занятость не на предприятиях, состоит из самозанятых (например, репетиторов), тех, кто работает на индивидуальных предпринимателей, фермеров, а также тех, кто работает по найму у физических лиц (няни, домработницы, садовники, ремонтники). Эти трудовые отношения могут быть официально оформленными или нет. При обследованиях по занятости люди, которые заняты в неформальном секторе, учитываются как занятые: они ведь отработали какое-то время, получили какой-то доход. Так что цифры корректные. Есть люди, которые могут работать на предприятиях без оформления трудовых отношений, но это мизерный процент. Но и они при опросах учитываются как занятые.

— Типичный российский безработный отличается чем-то от типичного безработного в Европе?

— Не думаю, что есть какие-то принципиальные отличия.

— Принято считать, что безработные — это чаще женщины, чем мужчины, люди предпенсионного возраста…

— Все совсем не так. Мужчины и женщины имеют одинаковый уровень общей безработицы, и, как правило, у женщин он даже несколько ниже. В сельской местности безработица в последние годы стала превосходить безработицу в городах, а на протяжении долгого времени была такой же. Самая высокая безработица — среди молодежи, но это не стигма, которую потом люди несут на протяжении всей жизни: когда по мере взросления они переходят в следующую возрастную категорию, безработица у них падает. А в предпенсионных возрастах безработица такая же, как и в других группах активного возраста, у пенсионеров она лишь чуть выше среднего уровня.

Зато есть очень четкая связь между безработицей и уровнем образования. Чем выше уровень образования — тем ниже безработица. Самая низкая безработица — среди людей с высшим образованием. Эта жесткая закономерность наблюдалась всегда.

— Значит, когда родители любой ценой стараются дать своему ребенку высшее образование — это правильная стратегия?

— Абсолютно правильная.

— Наш рынок труда принято считать маломобильным — он таковым и остается?

— Все зависит от того, что вы понимаете под мобильностью. С точки зрения интенсивности перехода работников с одного предприятия на другое — российский рынок труда, возможно, является одним из самых мобильных в мире. Люди часто меняют работу. Этот показатель, который измеряется как сумма наймов и увольнений в течение года, в России доходит до 60%: в течение года наймы составляют примерно 30% от численности персонала, и увольнения, выбытия — такой же процент.

Считается, что в России низкая территориальная мобильность. По данным Росстата, ежегодно регион проживания меняют примерно 4 млн человек, что составляет менее 3% от общей численности населения. Но это если мы говорим об официальной или постоянной миграции, когда человек переезжает в другой регион не просто чтобы там работать, но одновременно меняет место жительства. Но у нас очень много людей, которые, не меняя место жительства, приезжают в другой регион работать.

— В Москву из соседних областей на электричках, например?

— Да, люди сохраняют регистрацию в другом регионе, приезжают в Москву и в течение многих лет здесь работают. Все это никак не учитывается официальной статистикой миграции, так что низкая территориальная мобильность в определенной мере является артефактом.

— Почему сейчас, в разгар кризиса, мы не видим резкого роста безработицы?

— Это связано с особенностями российского рынка труда, который приспосабливается к шокам не столько за счет сокращения занятости и увеличения безработицы, сколько за счет сокращения продолжительности рабочего времени и снижения реальной зарплаты. На фоне того, что безработица выросла очень умеренно, реальная зарплата упала почти на 10%. Такая картина типична для российского рынка труда. В период 90-х годов, когда наступали кризисы, реальная зарплата могла падать и на треть. А если цена труда снижается в реальном выражении и работники обходятся предприятию дешевле, чем раньше, то стимул избавляться от рабочей силы у них уменьшается, и они не сокращают численность персонала или сокращают, но незначительно.

— Насколько такой способ реагирования рынка труда на внешние шоки характерен для других стран?

— Он не очень характерен, потому что в большинстве стран существует жесткость заработной платы в сторону снижения.

— Там не так просто снизить зарплату работнику, как у нас?

- Да. Фирмам не остается ничего другого, как сокращать затраты путем снижения занятости, поэтому они избавляются от работников, безработица возрастает. А Россия, во-первых, остается страной с высокой инфляцией, и если инфляция 10–15%, а вы номинальную зарплату оставляете на неизменном уровне, то получаете снижение реальной зарплаты на те же 10–15%.

Во-вторых, у нас в структуре заработков очень большое место занимает переменная часть, разные премии и бонусы, в некоторых отраслях они могут доходить до половины от совокупного заработка. В кризисных условиях предприятия просто перестают выплачивать бонусы и премии, тем самым фактически снижая даже номинальную зарплату, и рабочая сила им обходится дешевле, и стимулы к тому, чтоб сокращать численность персонала, ослабевают.

Таким образом, если у вас низкая инфляция, то первый механизм отсутствует, а если премии составляют 5% и меньше, то и второго механизма нет. Снижать же номинальные оклады предприятия не любят во всем мире, и в России тоже — это плохо сказывается на трудовой морали работника и на производительности труда.

— В других странах из-за законодательных запретов у работодателей меньше возможностей строить зарплату таким образом, чтобы львиную долю в ней составляли переменные величины?

— Законодательные запреты тут ни при чем. Это зависит от сложившихся бизнес-практик и того, что зафиксировано в коллективных договорах.

— А содержание коллективных договоров зависит от активности профсоюзов. В России же в 2016 году Росстат зафиксировал лишь 2 забастовки с общей численностью участников 41 человек…

— Благодаря слабости профсоюзов российский рынок труда оказывается более гибким, чем если бы он был при наличии мощных и влиятельных профсоюзов. Если бы они всерьез бились за более высокую зарплату, безработица была бы выше.

— В России широко практикуется прием, который позволяет уменьшить зарплату даже тем, кто получает МРОТ: переводят людей на неполный рабочий день, на полставки — и платят по 2–3 тысячи рублей в месяц…

— Я уже говорил, что второй способ приспособления, который временами активно используется российскими предпринимателями, — сокращение рабочего времени. Этот механизм был чрезвычайно активно задействован во время кризиса 2008–2009 годов. В нынешний кризис его используют очень слабо: хотя доля работников, которые находятся в режиме неполной занятости, выросла на половину процентного пункта, она остается незначительной. По данным Росстата, в конце 2014 г. работой неполное рабочее время и вынужденными отпусками было охвачено 3% работников, в конце 2015 г. — 3,4%. Основной способ приспособления — это все же снижение реальной заработной платы, неповышение ее в соответствии с темпами инфляции.

— Связан ли с российским способом реагирования рынка труда на кризис, и если связан, то как, зафиксированный Росстатом рост задолженности по зарплате на 34% к 1 апреля по сравнению с 1 марта?

— Задержки заработной платы — это еще один, третий способ снижения цены труда, который сверхактивно использовался российскими предприятиями в 1990-е годы. На пике невыплатами было охвачено примерно две трети всех работающих.

Однако в нулевые годы задолженность по заработной плате стала быстро погашаться, и сейчас уже в течение многих лет эта проблема является маргинальной.

Конечно, в плохие времена объем задолженности растет (так было и в кризис 2008–2009 годов, так происходит и сейчас), но этот рост идет с крайне низкой отметки, так что охват невыплатами все равно остается мизерным — менее 1% месячного фонда оплаты труда. Скажем, по данным Росстата, в феврале 2016 г. задержками было охвачено 0,2% работников. Допустим, что их доля вырастет в полтора раза — до 0,3%, это все равно будет практически незаметная величина в масштабах всей экономики.

Что касается всплеска в марте 2016 г., то фактически задолженность вернулась на тот уровень, на котором она находилась в январе этого года.

— Как влияют на ситуацию популярные в России выплаты в конвертах?

— Распространенность таких выплат и схем по сравнению с 90-ми и первой половиной 2000-х годов резко упала, в том числе по причине ужесточения налогового контроля. По данным Росстата, неформальные и неофициальные заработки — около 40% от официального фонда заработной платы. Это включая и работающих в неформальном секторе, и тех, кто получает необлагаемые налогами выплаты... Существование таких платежей — один из факторов, придающих гибкость зарплате. Эта подушка позволяет предприятиям снижать издержки на оплату труда, работники оказываются дешевле, и заинтересованность в том, чтобы сбрасывать рабочую силу в плохие времена, уменьшается.

— В чем плюсы и минусы отечественного способа реагирования рынка труда на кризис?

— При таком способе реагирования большинство людей, которые потеряли бы работу, остаются включенными в социальные сети, сохраняют какой-то доход, не обесценивается их человеческий капитал, поскольку он у них не простаивает. Даже искать работу, находясь на рабочем месте, зачастую более эффективно. Это смягчает макроэкономические шоки и служит амортизатором социальных потрясений, потому что такой механизм приспособления в значительной мере устраивает не только работодателей, но и работников, которые могут надеяться, что, когда финансовое положение их предприятия нормализуется, премии станут выплачивать в прежнем размере, а основную зарплату повысят.

Минус такого способа реагирования рынка труда на внешние шоки в том, что процессы перераспределения рабочей силы с неэффективных предприятий на эффективные, из неэффективных секторов экономики в эффективные замедляется. Благодаря этому неэффективные предприятия получают возможность дольше жить и оставаться на плаву.

— Даже с учетом наших особенностей почему в этот кризис безработица выросла меньше, чем в кризис 2008–2009 годов?

— Тогда за один год падение ВВП было порядка 8%, а сейчас 3,5%. И инфляция была ниже. К тому же тогда государство предпринимало шаги по ограничению снижения реальной заработной платы: повысило МРОТ (с 2300 рублей в 2008 году до 4330 рублей в 2009 году. — «МК»), размер пособий по безработице (максимум — с 3124 рублей в месяц до 4900 рублей. — «МК»), зарплату бюджетного сектора, давило на предприятия, чтобы те не снижали зарплату.

Сейчас совершенно другая установка, никто не возражает против того, чтобы реальная зарплата снижалась, наоборот, государство взяло курс на сокращение социальных расходов и в каком-то смысле подает пример частному сектору, провозгласив снижение зарплат госслужащих на 10%. Именно поэтому в кризис 2008–2009 годов преобладающим способом реагирования рынка труда было сокращение рабочего времени и отправка работников в вынужденные отпуска, а в этот кризис данный механизм задействован по минимуму, и в основном мы видим снижение реальной заработной платы.

Росстат на днях сообщил, что реальная зарплата в марте 2016 г. выросла на 1,6%. Но это по сравнению с февралем, и основная причина этого прироста — разное количество рабочих дней в марте и в феврале. Но если сравнивать с мартом 2015 г., то она все равно продолжает оставаться на 10,6% ниже.

— А с чем связано изменение социальной политики государства?

— С изменением его финансового положения. В прошлый кризис большие накопленные резервы считалось необходимым пустить на социальные расходы и поддержать совокупный спрос, а сейчас главное — обеспечить устойчивость бюджета, что приводит к экономии на всем и вся.

— Максимальное пособие по безработице не повышалось с 2009 года и на 20% не дотягивает даже до МРОТ. Это нормально? Насколько вообще адекватна ситуации политика государства в этой сфере?

— Безработица невысокая, ничего экстраординарного на рынке труда не происходит, и чрезвычайных мер потому нет. А пособие по безработице, конечно, очень низкое, но, если его повысить, это скорее будет мерой социального обеспечения безработных, чем мерой, которая как-то скажется на функционировании рынка труда.

— Будут больше регистрироваться, и всё?

— Даже это не очевидно: вряд ли государство решится на повышение пособия по безработице в разы, что могло бы реально повлиять на поведение тех, кто ищет работу.

— Предприниматели из регионов говорят, что в последние месяцы их вызывают местные начальники и требуют, чтобы сокращений не было…

— Распространенная практика, власти всегда ее использовали, но сейчас, думаю, прибегают к ней слабее, чем в 2008–2009 годах, — и безработица меньше, и озабоченность этими проблемами демонстрируется гораздо меньшая. Насколько я знаю, такому давлению прежде всего подвергаются крупные предприятия, а не маленькие.

— В других странах это практикуется?

— Нет, конечно! Это привычно для России, где доминируют полуформальные отношения между бизнесом и властью.

— А такие меры действенны?

— Мне кажется, нет. Чаще наоборот — предприятия используют их как способ давления на власть для получения льгот и привилегий. К тому же в условиях высокой текучести рабочей силы, о которой мы говорили, вы можете снижать занятость не за счет увольнения, а за счет замораживания найма — у вас уволились 10 человек, а на их место просто никого не наняли. Сократили численность персонала, при этом не раздражая начальство…

В России очень низкий показатель вынужденных увольнений, то есть увольнений по инициативе работодателей. 80% — по собственному желанию.

— Часто оформляется все по собственному желанию, хотя никакого особого желания у работника и нет…

— Но это все равно по собственному желанию — он же добровольно уходит, не хочет воевать, считает, что в другом месте будет лучше, чем здесь, при враждебном отношении начальства.

— Работающим пенсионерам не индексируют пенсии, обсуждаются другие варианты ограничения выплат. Это может повлиять на рынок труда?

— Предпринятые меры пока никак на рынок труда повлиять не могут, работающим пенсионерам все равно гораздо выгоднее продолжать работать. Если же власть обезумеет и лишит работающих пенсионеров пенсии вообще — это может привести к массовому уходу пенсионеров в тень, но предпосылок к тому, чтобы дойти до этого, пока не видно.

— До выборов 2018 года?

— Думаю, в принципе. Любые меры, которые сокращали бы сейчас предложение рабочей силы, бессмысленны и контрпродуктивны, поскольку российская экономика вступает в период быстрого сокращения численности экономически активного населения.

Справка «МК»: По данным Росстата, в марте 2016 года численность экономически активного населения в России — 76,1 млн человек, 52% от общей численности населения страны. В эту категорию входят люди в возрасте от 15 до 72 лет, занятые и безработные.

— Тот самый демографический провал? И когда мы в него попадем?

— Считайте, что с этого года начнется потихонечку. Глубины падения никто не знает, но может быть сокращение от 5 до 10 млн человек в течение 10–15 лет. В этих условиях выталкивать с рынка труда пенсионеров просто бессмысленно.

— А за счет миграции мы сможем эту дыру закрыть?

— Для этого миграция в Россию снова должна стать выгодной. Нужен или серьезный рост курса рубля, или катаклизмы в странах-донорах, а это прежде всего это страны СНГ.

— Каковы перспективы развития ситуации?

— Перспективы целиком и полностью зависят от того, что будет происходить в экономике. Если кризис будет продолжаться — неминуемо вялотекущее ухудшение на рынке труда, но безработица будет расти еле заметно, а основной удар примет на себя реальная заработная плата. Если экономика пойдет в рост — рынок труда очень быстро отреагирует и начнется улучшение.

— То есть никаких потрясений и катастроф вы с этого фланга не ждете? Но, по данным Левада-центра, 43% россиян считают безработицу одной из наиболее тревожащих их проблем....

— То, что люди боятся безработицы, служит амортизатором от высокой безработицы: чем больше они боятся, тем с большей готовностью соглашаются на снижение зарплаты и сокращение продолжительности рабочего времени, чем охотнее они с этим соглашаются — тем меньше их увольняют и тем ниже безработица...

— А безработные не являются потенциально опасной для власти частью населения?

— Безработные везде и всегда являются одной из наиболее инертных и социально пассивных групп населения. Активными социальными группами являются не безработные, а занятые, которые боятся стать безработными. Но в наших условиях страх безработицы, наоборот, служит амортизатором, как мы уже говорили.

— Если подвести итог, получается, что в нашей отсталости наша сила?

— Я считаю, что сформировавшаяся у нас модель рынка труда замечательна тем, что позволяет жить с меньшими экономическими и социальными потрясениями…