«Груз 200» или большие деньги: сколько Россия заработает на Сирии видео

Выгодна ли военная кампания против ИГИЛ, или она только усилит экономический кризис

В пятницу глава России обсудит с госсекретарем вопросы сирийского урегулирования. В переговорах, которые пройдут в Вене, примут участие и другие заинтересованные стороны: Турция, Саудовская Аравия, Катар. Накануне по просьбе американской стороны Лавров и Керри обсудили тему по телефону. Давать прогноз о том, чем закончатся переговоры, сейчас невозможно. Однако «МК» собрал на «круглый стол» в редакции политиков и ведущих экономистов, чтобы попробовать понять: насколько глубоко мы можем завязнуть в этой войне, станет ли она разорительной для бюджета или позволит России заработать на победе?

Иосиф ДИСКИН, профессор Высшей школы экономики:

— Участие России в антитеррористической битве на территории Сирии диктовалось менее всего экономическими соображениями. Не возможность заработать лежит в ее основе, а задача — обеспечение национальной безопасности и стратегическая стабилизация Ближнего Востока. Но это несет и экономические выгоды. Первый результат мы видели уже на текущей неделе: успешные переговоры министров энергетики России и а дали огромные контракты. Согласитесь, $60 млрд для России — цифра немаленькая. Стабилизация Ближнего Востока — это еще и предсказуемое экономическое развитие для наших партнеров. Я думаю, что, как и Иран, который вполне оценил наши усилия, их оценят и остальные партнеры. А расходы на боеприпасы я бы не назвал тяжелыми для бюджета. Их бы все равно взорвали в ходе учений.

Никита МАСЛЕННИКОВ, ведущий эксперт Института современного развития:

— Раньше существовало такое понятие: военная премия. То есть из-за войны цена на нефть могла возрасти на $30–40 за баррель. Но сейчас этого не происходит. Предложение опережает спрос на «черное золото», и боевые действия на это не могут повлиять. Поэтому никаких серьезных экономических выгод не просматривается. Что же касается ущерба, то я осторожен в оценках: все будет зависеть от того, сколько будет продолжаться наше участие в боевых действиях. Текущий результат пока — нейтральный. У нас есть увеличение военного бюджета примерно на 259 млрд рублей, но это в основном связано с девальвационными эффектами текущих месяцев. Болезненной может быть молниеносная реакция валютных рынков на военные новости. Прецедент уже состоялся: как только сообщили про сбитый неопознанный беспилотник (СМИ подали так, что он — российский), доллар «выскочил» сразу на 50 копеек, евро — на 70 с лишним. Но через полчаса, когда выяснилось, что к России он не имеет отношения, все успокоилось. Тем не менее такие факты будут повторяться.

Николай ВАРДУЛЬ, главный редактор «Финансовой газеты»:

— Перед началом спецоперации в никаких экономических расчетов не делалось. Но я не знаю ни одного примера (если не считать феодальных времен), когда Россия могла заработать от войны. Если в Сирии начнутся потери с российской стороны, то экономический и моральный проигрыш очевиден. А пока мы увидели: впервые за последние годы ножницы Минфина дотянулись до военного бюджета, чтобы его подрезать на 225 млрд рублей. И сразу же — Сирия, и ни о каком сокращении речи больше нет. Нужны ли России дополнительные военные расходы с точки зрения экономического развития? Лично я сильно сомневаюсь.

Михаил ЩЕТИНИН, член Комитета по экономической политике:

— Я полагаю, что политические преимущества нашего активного поведения в Сирии очевидны. И я не согласен с коллегами, которые утверждают, что те события, которые происходят на Ближнем Востоке, не будут влиять на цену нефти. Это влияние уже сегодня ощущается. Удары по террористам влекут за собой неминуемое сокращение поставок контрабандной нефти на рынок, и отсюда — изменение ценовой составляющей. Таким образом, мы оказываем влияние не только на политику, но и на торговлю. Валютные колебания, связанные с боевыми действиями, тоже неминуемы. Но их направление и амплитуда будут зависеть от успешности военных операций на территории Сирии. Если все продолжит развиваться по сегодняшнему сценарию, то, думаю, экономический эффект очевиден.

Андрей НЕЧАЕВ, бывший министр экономики России:

— Я начну с чисто гуманитарного аспекта: самые большие наши потери будут тогда, когда начнет приходить «груз-200». По мере углубления России в этот конфликт потери начнутся неизбежно.

Корысть у нас, на мой взгляд, странноватая. Как мы знаем, Сирия нефтедобывающей страной не является, и когда мы там воюем — на этот рынок не влияем. Но мы вмешиваемся в чрезвычайно опасный конфликт между суннитами и шиитами на стороне более слабой стороны — шиитов, которых меньшинство. Фактически мы идем на прямой конфликт с Саудовской Аравией, Кувейтом и другими нефтедобывающими странами залива. Я не могу исключить соблазна для Саудовской Аравии повторить эксперимент второй половины 80-х годов, который стал одной из причин экономического одряхления СССР. Они экономически могут себе позволить скинуть цену нефти еще долларов на 15–20. И не нужно объяснять, что тогда будет с нами. Формально рост военных расходов может даже увеличить ВВП, но потребление от этого не повышается, уровень жизни не вырастет, а снизится.

Михаил ЕМЕЛЬЯНОВ, первый зампред Комитета по экономической политике:

— Непосредственных экономических целей у кампании в Сирии нет. Мы не получим новых месторождений. Но политически сильная страна всегда в итоге экономически выигрывает. С лояльными режимами всегда торговля идет лучше. Что касается предрекаемых катастрофических последствий, то такого сценария не будет. Почему в пятницу проходят переговоры пяти стран? Потому что никто из них серьезного конфликта между нами на сирийской почве не хочет. Россия без особого риска конфликта с Западом и с арабами проводит свою операцию. Если бы там были западные или саудовские войска, мы бы туда не вмешались. Дальше мы не пойдем. Никаких «грузов-200» не будет. Никому в голову не придет проводить в Сирии какую-то наземную операцию.