РоссияЖжет. Мобильные крематории против санкционного пармезана

«Из пармезана получится очень хорошее топливо»

Страсти вокруг уничтожения санкционной продукции кипят уже вторую неделю. Ну не может народ, что справедливо, смириться с фактом, что где-то будут отправлять в топку совершенно свежий хамон или закапывать пармезан. Были предложены десятки альтернативных вариантов: от отправки «запрещенки» в качестве гуманитарной помощи на Донбасс до снабжения ею голодающих в Африке. А под петицией о передаче санкционных продуктов нуждающимся россиянам только за неделю подписались уже больше 200 тысяч человек.

Но глава государства непреклонен:. С сегодняшнего дня постановление вступило в силу. «МК» попытался выяснить дальнейшую судьбу нежеланных европейских сыров, колбас и устриц. А заодно узнал, как в России вообще уничтожают вполне себе годную продукцию — от тонн шоколада и сотен литров элитного коньяка до дорогих иномарок. Выяснилось, что:

— возможно, санкционные продукты будут уничтожать в тех же печах, где жгут падших животных;

— из пармезана может получиться прекрасное топливо для автомобилей;

— но чтобы сжечь запрещенный сыр, в топку придется подбрасывать дрова.

Хотя указ президента уже вступил в законную силу, конкретных алгоритмов уничтожения западной контрабанды пока нет. В Россельхознадзоре (одном из трех ведомств, отвечающих за эту процедуру) «МК» пояснили, что решение, как именно и где будут уничтожать подпавшие под ответные санкции продукты, будет приниматься в каждом конкретном случае.

Но в общих чертах процесс ясен.

— Животноводческая продукция будет отправляться на санутильзаводы или сжигаться, растениеводческая будет уничтожаться механическим путем на любых полигонах ТБО, — пояснили «МК» в пресс-службе Россельхознадзора.

Причем мелкие партии запрещенных товаров вроде как предполагается сжигать непосредственно на границе. Перед глазами тут же встают костры из пресловутого пармезана или фуа-гры. Но, как выясняется, жечь деликатесы в бочках пограничникам не придется. Еще с 2008 года все пункты пропуска в обязательном порядке оборудовали специальными печами — инсенераторами.

Выглядит это устройство как строительный контейнер. Собственно, это и есть контейнер, внутри которого установлено оборудование для утилизации любых типов отходов, включая биологические и химические.

— На пунктах перехода в них уничтожают запрещенные к ввозу растения, мясную продукцию, если на нее нет соответствующих документов, наркотики, спецодежду, небольшие партии контрабандных промышленных товаров. Одним словом, все, даже мусор, который образуется на самом пункте перехода, — объясняет директор инсенераторостроительной компании, поставляющей оборудование на погранпункты, Михаил Востриков. — Сжечь хамон или пармезан такой машине — пара пустяков.

Впрочем, есть один нюанс: за сутки инсенератор может переработать чуть больше тонны отходов. Появись завтра на пункте пропуска стандартная 20-тонная фура с тем же хамоном, пограничникам придется жечь деликатес чуть ли не 20 дней подряд.

Но есть альтернативный вариант: уничтожением крупных партий «запрещенки» смогут заняться мобильные крематории. По сути, это те же инсенераторы, но на колесах. По задумке производителей, такие машины будут курсировать между пограничными пунктами, где задержали запрещенный груз. Что-то вроде бригады санкционного мобильного реагирования.

— Это более мощные машины. Загрузить в них можно единовременно до трех тонн продукции. С фурой хамона мобильный крематорий сможет расправиться часа за три! — гордо сообщает производитель. — Внутри камеры сгорания температура в 850–900 градусов, там происходит контролируемый цикл окисления, пиролиза, газоочистки. В результате даже из самых опасных отходов получается кучка безопасного пепла. Чтобы было понятно, сколько внимания уделено очистке «выхлопов», достаточно сказать, что лишь 20% установленного внутри оборудования отвечает за сжигание, 80% же — за очистку выбросов.

Естественно, разрабатывали мобильные крематории не для уничтожения продуктов питания. Основное их назначение — сжигание останков животных в местах эпидемий, например в регионах, где свирепствует африканская чума. Но иногда услугами таким машин пользуются и зоопарки.

— Например, в этом году в Екатеринбурге с помощью нашей установки сожгли трупы двух жирафов. Кремировали и скончавшегося от старости слона. Причем чтобы туша поместилась в камеру сгорания — ее пришлось расчленить. Жутко, конечно, но это жизнь... — говорит Михаил Востриков.

Еще страшнее выглядит работа инсенераторов в местах боевых действий. Их использовали, например, во время войны в Чечне.

— Кремировали в них фрагменты тел и обмундирования военнослужащих. По инструкции одежду, прежде чем сжечь, нужно обыскать. Но кто будет этим заниматься — кидали как есть. А там в карманах были патроны, даже гранаты иногда попадались. В печи они, естественно, взрываются. От патронов просто раздается хлопок, а вот от взрыва более мощных боеприпасов установка аж подпрыгивала.

По словам Михаила Вострикова, в одной из таких установок сожгли тело убитого в результате спецоперации Аслана Масхадова.

Но стандартное содержимое топок таких печей — это отходы фармпроизводств, волосы, наркотики, секретные архивы.

— В наших инсенераторах сожгли весь 37-й год... все эти папки, стянутые бечевкой. Утилизация секретных архивов производится под спецохраной: печь оцепляют автоматчики, чтобы не было лишних свидетелей.

— А из продуктов что жгли в ваших печах?

— Да все: браконьерская красная икра, черная икра, консервы. Это так, рутина. Из необычного? Не так давно наши клиенты сожгли полвагона марихуаны! Так что деликатесным хамоном и пармезаном нас не удивишь...

Впрочем, согласно указу, запрещенные продукты будут искать и уничтожать не только на границе, но и «в тылу». И здесь скорее всего к процедуре подключат частные фирмы, занимающиеся утилизацией отходов. Руководители таких компаний признаются: обычно они имеют дело с просроченной или потерявшей товарный вид продукцией. Но и «санкционку» смогут уничтожить без проблем.

— Для каждого отхода — а любая продукция, пусть даже свежая, попадающая на наше предприятие, считается отходом, — есть свой способ уничтожения, — объяснил «МК» директор одного из предприятий по утилизации Сергей Ковальчук. — Первое, что нужно сделать, — это отделить пищевой продукт от упаковки.

С жидкой продукцией — соками, йогуртами, газировкой, алкоголем — все просто: их прогоняют через шредер (измельчающую установку). Тара в этой огромной «мясорубке» разрывается или бьется, ее содержимое потом отправляют в очистные сооружения.

С твердыми продуктами сложнее — их надо измельчить и в идеале сжечь. Но в фирме признаются: своей печи для таких нужд у них нет, поэтому всю продукцию после измельчения они передают на другие предприятия.

— Мясо, птицу, рыбу мы отправляем на ветсанутильзаводы в соседние области: Тульскую и Рязанскую. Там все это перерабатывают в мясо-костную муку, которая потом используется в качестве подкормки для скота. Продукцию попроще — шоколад, кофе, сыры — отдаем другим фирмам, где есть печи.

— Продукция с не истекшим сроком годности к вам все же попадает?

— Иногда. В июле, например, поступили две тонны зернового кофе. Из-за дождей подтопило склад — и упаковки с первосортной арабикой пришли в негодность. Кроме того, у нас подписан контракт с одним из производителей шоколадной продукции. У них там все настолько строго, что случись во время производства любое ЧП — и всю партию, а это десятки тонн, отправляют на уничтожение. Например машина дала сбой — и в батончики положили больше орехов, чем требуется. Это уже брак. Вся партия идет на уничтожение. Разбилась лампочка на одном из участков — опять вся партия идет на утилизацию. Не дай бог, кому-то из покупателей попадется осколок.

— А какая самая дорогая продукция к вам поступала? Бывает такое, что привозят, например, ящиков десять дорогого коньяка?

— Не смешите. Десять ящиков — это мизер. Вот не так давно нам сдали 6,5 тонны разнообразного элитного спиртного: коньяк десятилетней выдержки, виски, джин. Не паленка — все настоящее. Просто у одной партии была повреждена упаковка, у другой — акцизная марка. Серьезные компании такую продукцию сразу списывают.

— И как вы расправились со всем этим алкоголем?

— Бутылки разбили, реализовали их как стеклобой, а коньяк просто слили в очистные сооружения.

Поверить в то, что кто-то просто слил в канализацию тысячи литров десятилетнего коньяка, непросто.

— Неужели никто из рабочих не припрятал себе бутылку-другую на праздник?

— Что вы, у нас с этим все строго, — уверяет Сергей Ковальчук. — Везде стоят камеры, которые фиксируют каждый шаг рабочих, а уничтожение производится в присутствии представителей фирмы-производителя. Честно признаюсь: первое время, а на рынке я с 1997 года, рабочие пытались утащить что-нибудь, пока не последовали увольнения. Сейчас люди у меня местом дорожат, зарплата у них высокая.

Но качественный алкоголь — лишь одно из наименований уничтожаемой продукции. Сергей Анатольевич вспоминает, что приходилось им утилизировать и дорогой швейцарский шоколад.

— Раз в квартал фирма-дистрибьютор сдавала нам партии по нескольку тонн, у которых на днях закончился срок реализации. Когда мы его измельчали, шоколадом пахло чуть ли не на всю округу. У людей животы сводило. Но у меня все работники понимают: это отход — и место ему в печи. А когда бьем водку — пахнет водкой. Но хуже всего приходится, когда на уничтожение отдают парфюмерную продукцию: в шредер обычно загружают без разбору «Шанель», «Кензо». Аромат на весь цех стоит такой, что можно новые парфюмерные композиции создавать. Конечно, люди работают в респираторах, но они не всегда помогают.

А вообще Сергей Анатольевич признается, что занялся этим бизнесом отчасти потому, что с рождения у него плохое обоняние.

— Запахов я почти не чувствую. Но когда после работы прихожу домой, жена просит всю одежду оставлять в коридоре. Сами понимаете, иногда к нам приходят продукты не просто с душком, а уже из разряда микробиологии. Не так давно привезли, например, партию почти разложившейся соленой семги. А нам ее надо было отделить от упаковки.

Кстати, после такой грязной утилизации оборудование они не моют. Просто пускают в шредер партию приготовленных для уничтожения энергетиков.

— Никакое моющее средство так не отмоет оборудование, как энергетик или кола. Несколько ящиков энергетика — и машины блестят.

Но тонны перемолотого бельгийского шоколада и литры вылитого в канализацию коньяка меркнут по сравнению с описанием уничтожения иномарок. Этот пост мы нашли в одном из интернет-сообществ, где активно обсуждают грядущую утилизацию «санкционки».

«У меня друг работает на дробилке в фирме, которая занимается уничтожением промышленных отходов. Так им однажды пригнали три новенькие BMW 5-й серии для утилизации. Машины были ввезены через таможню по серой схеме — и их накрыли. Говорит, мужики чуть ли не рыдали, когда машины в дробилку толкали. Раньше таскал сигареты ящиками, электронику и т.п. Сейчас везде понаставили камер и постоянно при уничтожении присутствует сторонний наблюдатель...»

— Подумаешь, машины, — ухмыляется Сергей Анатольевич, которому я пересказала эту историю. — Мне вот однажды пришлось уничтожать совершенно новенький экскаватор, который привезли в Россию на презентацию. У него было всего-то 50 часов работы. Почему его решили утилизировать, я не интересовался. Но экскаватор был в рабочем состоянии: я сам сидел в кабине. А нам пришлось его порезать газорезками и сдать в металлолом.

— Но неужели, когда отправляете в шредер шоколад или йогурты, не возникает мысль, что правильнее было бы отдать эту продукцию, например, в детский дом?

— Наверное, если это свежая продукция без брака, так поступить было бы логично. Но если заказчик решил утилизировать — я уничтожу все до последней шоколадки. Своей репутацией я дорожу. Правда, когда, например, мне на утилизацию привозят корма для животных, можно, но только по согласованию с заказчиком, отдать их в охотхозяйства на подкормку лосей, кабанов. А еще помню, в дефолт 1998 года поставщик шоколада сдал мне на утилизацию крупную партию батончиков, у которых срок годности истекал месяца через три. Просто они понимали, что реализовать этот товар уже не успеют. Так мы, вместо того чтобы перемолоть эти батончики, решили отправить их в военный госпиталь. Заказчик согласился. Это лучше, чем топить шоколадом печи.

К слову, из всей уничтожаемой продукции именно шоколад, пожалуй, горит лучше всего. Это нам рассказали на еще одном предприятии по утилизации отходов, где есть своя печь.

— Вообще-то хорошо горит любая продукция, где в составе есть растительные масла: тот же самый майонез, сухарики, чипсы. Но если мы сжигаем шоколад, тепла хватает даже на то, чтобы в зимний период обогревать строения на нашей территории.

— А хамон или пармезан будут хорошо гореть?

— Конкретно хамон мы не сжигали. А вот партии сыра к нам иногда приходят. Он просто расплавляется куском и горит очень долго. Поэтому мы подкидываем дрова: обычно это старая мебель, которая тоже приходит к нам на утилизацию. Если совсем уж упростить, то в печи мы делаем «бутерброд»: кладем дрова, затем сыр, сверху опять дрова.

— А санкционные овощи-фрукты вы сможете сжечь?

— Сможем, но горят они очень плохо. Поэтому мы редко беремся за такую продукцию. Но их можно использовать для приготовления компоста.

Впрочем, если уж власть решила сжигать санкционные продукты, то даже из этого можно извлечь пользу. В Оренбургской области уже несколько лет действует предприятие по превращению пищевых отходов в биогаз и удобрения. Причем топливом, полученным из сосисок и колбасы, здесь даже заправляют автомобили.

— Сделать биогаз из хамона? Конечно же, можно, — не удивляется нашему вопросу директор предприятия Николай Кокарев. — Мы работаем со всеми отходами биологического происхождения: это животные жиры, растительные, овощи, фрукты, мясо, колбаса, сыры. Кстати, в нашей области на днях обнаружили 20 тонн европейского сыра, который пытались переправить в через границу с Казахстаном. Я отправил предложение в таможню, Россельхознадзор, , чтобы не просто сжечь или закопать эту партию контрабанды, а использовать его для цивилизованной утилизации нашим способом.

Технология превращения органической продукции в биогаз и удобрения не нова и с успехом используется во многих странах.

— Правильно она называется анаэробное дигерирование. Смысл прост: есть сосуд, в котором при соблюдении определенных режимов, в первую очередь температурного, разлагается органика. При этом образуется несколько полезных компонентов: это биогаз (с составной частью метана, примерно 70%) и эффлюэнт — продукт метанового брожения, который используется в качестве великолепного удобрения.

Если представить, что ту самую партию сомнительного сыра все же передадут предприятию, процесс его переработки будет выглядеть так: сперва сыр освободят от упаковки, потом измельчат в шредере, а затем оставят бродить на 3–4 дня. Затем сырье порционно попадет в реактор, где будет «кваситься» еще 17 дней. На выходе получаются удобрение и биогаз.

— Газ мы чистим, осушаем, обогащаем, закачиваем в баллоны и используем в качестве топлива для своих автомобилей. У нас есть своя мини-заправка, — говорит Кокарев.

— Представим, что эти 20 тонн сыра приедут к вам. Сколько из него получится удобрения, а сколько биогаза?

— Получится 60 тонн удобрения и около двух тысяч кубических метров газа. Этого хватит, чтобы стандартная «Газель» проехала примерно 1200 километров.

— Для этого процесса нужны испорченные продукты?

— Необязательно. Но свежие на 2–3 дня дольше будут гомогенизироваться, то есть готовиться к внесению в реактор.

Сейчас предприятие работает в основном на списанных с мясного производства отходах и испорченных колбасах да сосисках. Но катализатором процесса является навоз, который добавляют в любую утилизируемую продукцию.

Впрочем, переваривали здесь и деликатесы.

— Были лангусты, крабы, раки, рыба красная... Правда, все пропавшее. Были шоколад, кукурузные хлопья.

— А из каких продуктов самый качественный газ получается?

— Из жирных. Например, из того же сыра сказочный газ получится как по количественным характеристикам, так и по качественным.

Николай Кокарев уверяет: если санкционный сыр попадет к нему на предприятие, в топку его будет кидать не жалко.

— Врачам же не жалко резать пациентов, они знают, что творят добро. Если наше решило уничтожать эти продукты, я целиком поддерживаю эти шаги. Не потому, что мне это выгодно, а потому, что я патриот и понимаю — у нас должно производиться все свое.

Несколько лет назад соцсети взбудоражили фотографии с Камчатки: мужики в спецовках стоят на горе из клешней крабов и лопатами кидают деликатес в печку. Картину дополняли громкие заголовки: «На Камчатке топят печи крабами», «В России открылся крематорий для уничтожения деликатесов». Только за первые дни работы в топке этого предприятия сожгли 40 тонн крабов, изъятых у браконьеров. А рабочие вроде бы рассыпались перед журналистами в благодарности правительству за такую блестящую идею — сжигать дорогую рыбу. Якобы клешней крабов до этого они не пробовали, а здесь уже третий день только ими и питаются. «МК» решил дозвониться на то предприятие: вдруг в связи с постановлением об уничтожении «запрещенки» здесь уже переключились на норвежскую семгу? Да и вообще как-то звучит все это сказочно — сжигать крабов да лангустов.

— Уничтожаем ли крабов? Конечно. И красную икру, и рыбу, — говорит директор того предприятия Валерий Кожушок. — Только когда вокруг наших печей поднялась шумиха, никто из журналистов не написал, что деликатесы эти уже давно просроченные.

Как объяснил Валерий, к нему на предприятие действительно стекается дальневосточная контрабанда морепродуктов. До суда она хранится на складах, потом же отдает вещдоки на уничтожение.

— Вот только судебные разборки идут очень долго: по два-три года. А тот же краб может храниться всего полгода. Так что все, что поступает ко мне на предприятие, уже давно испортилось.

Процесс уничтожения морепродуктов выглядит так: сперва рыбу размораживают, потом отправляют в огромную мясорубку. Оттуда перемолотая рыбная масса попадает в варильню, а дальше — в сушильный барабан. На последнем этапе уже в виде мясо-костной муки деликатесы отправляются в печь.

— В муку мы превращаем продукцию, чтобы уменьшить ее объем в семь раз. А сжигаем — чтобы от приговоренной к уничтожению продукции не осталось ничего.

За сутки предприятие может сжечь 70 тонн морепродуктов.

— А если у вас в регионе обнаружат партию запрещенной норвежской семги, сможете ее уничтожить?

— Нам без разницы, что жечь. Но если честно, думаю, что это неправильно — кидать в печи свежую рыбу. Ее ведь можно просто конфисковать, составить акт, а потом отправлять в интернаты, дома престарелых...

В Россельхознадзоре «МК» пояснили, что хотя на данный момент в рамках нового постановления ни одной тонны «запрещенки» еще не сожгли, желающих везти ее в нашу страну поубавилось: «За последние дни мы отмечаем резкий спад поступления нелегальной продукции». Иными словами, испугались там мошенники на Западе. Вот только самим поставщикам, пытающимся всеми правдами и неправдами продать свой залежавшийся хамон в Россию, какая разница: сожгут его или отдадут в дома престарелых?

К слову, под петицией о передаче санкционных продуктов нуждающимся только за один день подписались еще 60 тысяч человек. Теперь под ней уже 260 тысяч подписей.