Как министр Улюкаев поспорил с член-корром РАН Гринбергом о способах оживления ВВП

Крестовый поход на инфляцию — клещи для экономики?

Пока российские власти меняют прогнозные показатели отечественного ВВП на 2014 год, так же лихорадочно, как обменные пункты меняют свои котировки в кризис, известный своими аналитическими обзорами английский банк HSBC 3 июля выступил с уверенным заявлением: статистика двух последних кварталов позволяет утверждать, что Россия в рецессии, то есть кризис уже входит в дверь. Что должны делать власти? Продолжать невозмутимо бороться с инфляцией, как это делает ЦБ? Наоборот, взять на вооружение опыт ФРС США и ЕЦБ? Искать свой выход? Ответы ищут в разных кабинетах, свой мозговой штурм предпринял и Дискуссионный экономический клуб, в котором собираются экономисты-теоретики, исповедующие самые разные взгляды, представители бизнеса, чиновники.

Исходный вопрос о том, что переживает сегодня российская экономика, больших разногласий в ответах не вызывает. Они отличаются только степенью ответственности за ее развитие со стороны отвечающих. Представители власти скрупулезно насчитывают всякий раз разные доли процентов роста, но, как давно известно, важны не столько эти доли, находящиеся, кстати, в пределах статической погрешности, сколько стоящая за ними тенденция, а вот она разногласий не вызывает.

Хотя, строго говоря, они все-таки есть. В упомянутом обзоре HSBC эксперт банка по России и странам СНГ Артем Бирюков четко формулирует: «Базовый сценарий для второго полугодия 2014 года – стагфляция», министр же экономического развития Алексей Улюкаев, как известно, возражает. Он считает, что российская экономика не в стагфляции, а это состояние, когда в экономике, которая скорее падает, чем растет, растут только цены, на том основании, что скорость роста цен замедляется.

Казалось бы, это вызывающий зевоту схоластический спор, заставляющий вспомнить средневековые дискуссии монахов о том, сколько чертей усидит на острие иглы. Но за ним стоит выбор политики. Улюкаев отказывается признавать стагфляцию не потому, что берется пересчитать Росстат, который показывает, что цены по сравнению с прошлым годом вовсе не затихают, а ускоряются, а потому, что стагфляция диктует экономическую политику, которая министра не устраивает.

Когда цены растут тогда, когда должны были бы падать (а топтанье ВВП вокруг нуля означает сокращение спроса за которым должны следовать цены, и следовать не вверх, а вниз), это означает поломку главного рыночного регулятора экономики. Чтобы его починить, нужно сбить инфляцию – все остальное потом. Но Улюкаев против политики, проводимой ЦБ, он считает, что кредитно-денежная политика должна быть смягчена. Стагфляция его аргументы разрушает.

Что же получается, да здравствует ЦБ и его крестовый поход против инфляции? Но тогда экономика оказывается в клещах. Она задыхается в условиях недофинансирования, что усугубляет растущая недоступность западных заемных ресурсов в силу антироссийских санкций, но инфляция лишает ее надежды на спасительный глоток ликвидности. Впрочем, это и есть история болезни, которая называется стагфляцией.

Рецепты лечения искали, в частности, 2 июля на заседании Дискуссионного экономического клуба (ДЭК), образовавшегося на базе площадки Dialogi.su. Алексея Улюкаева на нем не было, но спор с ним был. Министр, как известно, горд тем, что едва ли не первым заговорил о том, что мировая и, конечно, российская экономика оказались в «новой реальности». Эта новая реальность характеризуется исчерпанием прежнего потенциала роста, который будет впредь значительно скромнее. К этому надо привыкнуть, как и к тому, что нормальны инструменты стимулирования роста, которые прежде были табуированы.

На заседании ДЭК о том, что собой представляет «новая реальность», высказался директор Института экономики РАН Руслан Гринберг. По его мнению, мир переживает волну возвращения госкапитализма. Вот такая старая новая реальность.

Самое любопытное в том, что, едва ли не диаметрально расходясь в теории, на практике министр и академик едины. Улюкаев предлагает 100% средств Фонда национального благосостояния бросить на финансирование инфраструктурных проектов. Гринберг считает, что госинвестиции в крупные инфраструктурные проекты сегодня просто безальтернативны.

Выступивший на заседании ДЭК зампред ВЭБа Сергей Васильев, анализируя текущую ситуацию с финансированием крупных инвестиционных проектов со стороны государства, не исключил перспективу откровенной ставки на эмиссию, против чего, как известно, категорически возражает председатель ЦБ Эльвира Набиуллина.

Здесь необходим комментарий. Улюкаев говорит о «новой реальности» еще и потому, что призывает коллег из ЦБ отложить в сторону устаревшие учебники и признать: мир борется с кризисом не зажимом денежной массы, а, наоборот, смягчением денежной политики. Но что бы и кто бы ни говорил, что позволено ФРС и ЕЦБ не позволено Банку России. Это аксиома, доллар и евро в отличие от рубля мировые валюты, финансовые рынки на Западе на порядок опередили российский рынок в своем развитии. В результате щедрость Банка России, как резонно предупреждают многие, обернется не искомыми инвестициями, а игрой против рубля и новой волной оттока капиталов. С этой точки зрения предлагаемый и Улюкаевым, и Гринбергом еще больший поворот государства в сторону инвестиционной поддержки инфраструктурных проектов – это, строго говоря, политика, схожая с тем, что делают ФРС и ЕЦБ, но не в виде чистой эмиссии, а в виде вброса в экономику накопленных резервных денег. Еще одно важное отличие – инвестиционная адресность этого вброса, что затрудняет вывод вброшенных денег из страны.

На мой взгляд, когда либерал Улюкаев и государственник Гринберг, исходя из разных теоретических установок, по разным маршрутам приходят в одну точку, к их выводам стоит присмотреться внимательно. Кто-то скажет, что Улюкаев – министр, а это многое объясняет, свои личные убеждения он вынужден либо конспирировать или откладывать в сторонку. Но правильный ответ другой.

Острые вызовы, с которыми сегодня столкнулась российская экономика, требуют ответов. И чем менее идеологизированы будут эти ответы, тем больше шансов на их эффективность. Проиллюстрировать это можно так: чем меньше идеологии, тем больше шансов не на продолжение войны санкций, а на прагматичный поворот к миру. В войне санкций России, увы, не победить, хотя бы потому что она настолько сильно зависит от мировой экономики, что шансов отсидеться в осажденной крепости нет, потому что саму крепость невозможно построить.

Если прагматичный вывод в том, что драйвером роста российской экономики в сложившихся условиях становятся крупные инфраструктурные проекты при инвестиционной поддержке государства сделан, то надо решить следующий вопрос: какие знаки должны быть расставлены на выбранной дороге, чтобы с нее не съехать в кювет. Или как выбрать эти проекты, чтобы задача была выполнена.

Здесь есть две крайние точки зрения, представленные и участниками ДЭК. Одна – в том, что решения о реализации инфраструктурных проектов принимаются непрозрачно. Нет ни нормальных расчетов (смета Керченского моста за считанные дни выросла в 10 раз), ни оценки потребности в будущих перевозках, ни их достаточной увязки с уже существующими и реализуемыми проектами, что приводит к тому, что новый проект может ставить крест на реализации прежнего, начатого. Нет независимой экспертизы. Все это приводит к тому, что крупные инвестиционные проекты превращаются в «метлу», выметающую средства из бюджета, ничего не принося взамен.

Есть прямо противоположная позиция, она исходит из того, что все разговоры об экспертизах и дополнительных расчетах на поверку оказываются лишь предлогом, чтобы отказаться от реализации проектов как таковых. Что их реализации мешает – так это отсутствие должной координации. Как рассказал Сергей Васильев, даже внутри Минтранса идет жесточайшая борьба лоббистов разных проектов. Высказываются предложения решить эту проблему на уровне механизма управления. Речь идет, конечно, не о возрождении Госплана, но о том, что для управления крупными проектами, а лучше комплекса взаимосвязанных проектов необходимо создавать постоянно действующие комиссии на уровне лиц, принимающих решения.

Если рассуждать прагматически, в обоих подходах есть рациональные зерна. Фонд национального благосостояния сегодня есть, а завтра его может и не быть. Считать необходимо – и не только после, чем занимается Счетная палата, другие проверяющие органы, но и до начала строительства, и считать тщательно, а не исходя из того, что главное – протолкнуть решение о начале реализации проекта, а потом от него будет дороже отказаться. Но и увязать в бесконечных комиссиях и экспертизах, заранее хороня тем самым проект, не менее вредно. Решения должны приниматься, а ход реализации проектов жестко контролироваться.

Инвестиции в инфраструктрные проекты – всегда немалый риск. Но, как говорит Алексей Улюкаев, сегодня риск неинвестирования опаснее риска инвестирования, так как в сложившейся в экономике ситуации приходится делать выбор не между плохим и хорошим, а между плохим и очень плохим.

Отмеченный спор при всей своей важности вторичен, если, напомню, признать, что вывод в пользу поворота в сторону инфраструктурных проектов сделан. Первичны критерии выбора этих проектов. На заседании ДЭК выступил Ивао Охаси, советник московского представительства РОТОБО (Японская ассоциация по торговле с Россией и Восточной Европой), он рассказал о выборе, а также экономических и социальных эффектах транспортных проектов, реализованных в Японии, Китае, Индии, Ньянме и других странах.

Он продемонстрировал то, какой должна быть последовательная прагматичность. Во-первых, в Японии существует развернутое законодательство, регулирующее участие государства в реализации инфраструктурных проектов. Во-вторых, в одних руках сосредоточено и принятие решений о реализации проектов и решение вопросов, связанных с землеотводами. В-третьих, в Японии сложилась твердая триада: необходимо единство транспортных артерий (речь в первую очередь идет о скоростных железнодорожных магистралях) индустриальных парков и туристических центров.

Практика показывает, что экономические коридоры, создаваемые на основе этой триады, превращаются в зоны экономического роста. Не только в Японии, но и в Китае, Индии и других странах, где японский опыт был изучен и внедрен.

Что ж, остается в очередной раз признать, что обращение к международному опыту часто оказывается решающим аргументом в горячих внутренних дискуссиях, без чего, они рискуют превратиться в дурную бесконечность. Это, конечно, не значит, что споры надо прекратить, а всем выстроиться в шеренгу, ничего не видеть, кроме груди четвертого справа и ждать команды как избавления от всех сомнений. Сомнения неистребимы, но истина, рождаемая в споре, – это не продолжение спора, а ответ на наше исконное что делать. А делать придется.