Борис Фридман: «Коллекционирование — болезнь, которой не надо бояться»

BFM.ru и радио Business FM продолжают совместный проект, в рамках которого мы каждый уикенд рассказываем о малоизвестной стороне жизни бизнесменов, которые часто присутствуют в наших публикациях. Михаил Бергер и Кира Альтман беседуют с предпринимателями о том, что можно назвать «второй страстью», — хобби, любимых занятиях, увлечениях, словом, обо всем том, на что хочется потратить время и деньги, которые дает успех в бизнесе.

Борис Фридман, руководитель старейшей российской IT-компании, учебного центра «Микроинформ», собирает книжную графику. Часть своей внушительной коллекции он представил на недавно прошедшей в музее личных коллекций на Волхонке крупнейшей выставке «Книга художника».

Михаил Бергер: Давайте сразу уточним, Книга художника — это иллюстрации, собранные в книгу, или это иллюстрации, созданные для каких-то книг?

Борис Фридман: Книга художника, французский аналог названия — Livre d’artiste, так правильно говорить — это движение или жанр, зародившийся в начале прошлого века. Это 1900-й год, Амбруаз Воллар — крупнейший маршан, французский арт-дилер, который, собственно, первым сделал такое издание. Он решил своих художников показать еще через одну форму, через книгу. Пригласил Пьера Боннара, и они сделали первую, несколько скандальную книжку, установившую некий стандарт.

Как определить, что же такое Книга художника? Это жанр, в котором работали профессиональные художники, скульпторы, то есть не иллюстраторы. Это было не главное их деяние. Скажем, Пикассо, Дали, Миро — мы их знаем как живописцев, как абсолютно самостоятельных станковых художников. Тем не менее, они работали и в этом жанре, и через книгу, через текст представляли свои работы. Текст в этих изданиях абсолютно вторичен. Вторичен настолько, что есть издания, в которых представлены иллюстрации художника, а художник книгу даже не читал.

— Чисто технически это выглядит как листочки, вырванные из некой полиграфии, например, как из календаря, из «Огонька». Вырвали и повесили на стене — чем когда-то занимались девушки в общежитиях...

— Я думаю, что если девушке из общежития посчастливится повесить у себя над кроватью вот такой офорт Дали, им подписанный, то она немедленно бросит это учебное заведение и не поймет, зачем ей там учиться. Это же абсолютно уникальные работы художников в графике.

— Но все-таки воспроизведенные в тиражах?

— Конечно, это печатная графика — офорты, ксилографии. Тиражи этих изданий колеблются от 50 экземпляров до где-то 300. Более-менее стандартный тираж — порядка 150 экземпляров. При этом надо иметь в виду, что видны — они везде написаны — тиражи изданий. Везде, на каждом издании есть его тираж, но это абсолютно не соответствует действительности, потому что указаны те тиражи, которые были на момент выхода данного издания. Потому что все эти книги никогда не брошюруются, листы в них просто вложены.

— Строго говоря, это папочка?

— Да, есть альбомы, есть папки. Вот лежат книги, в них отдельные листы — это две книжки Дали.

Эти книги могут быть разными по размеру — с газетный лист, например, могут быть больше или меньше. И в них вложены тексты, листы с гравюрами, с офортами.

— И они никак между собой не скреплены?

— Ни в коем случае. Благодаря этому и появляется возможность их вынимать из книги.

— Коллекционирование живописи — довольно банальное развлечение для банков, бизнесменов, может быть, это и часть инвестиций. Но почему именно графика?

— Ситуация такова: я собирательством занимаюсь практически всю сознательную жизнь. Начинал в детстве с каких-то марок, про которые уже давно забыл. А более-менее серьезно стал заниматься, когда получил первую зарплату после института. Меня всегда интересовали иллюстрированные книги — тиражные, обычные, которые на черных рынках продавались и за которыми мы бегали. Затем, когда немножечко повысили заработную плату, я стал собирать графику, немножко живопись, шестидесятников очень любил.

— Просто издания такие?

— Нет, нет, не издания, самостоятельные работы. Шестидесятники наши — это целый пласт, огромный, который ничего не стоил в то время. А сегодня это сумасшедшие цены, сейчас я бы их просто уже не покупал — по разным причинам. И я все время раздваивался между двумя этими вещами — или книга и графика с иллюстрациями, или живопись на стену. И я не понимал, что делать.

Однажды на одной из зарубежных выставок я встретил первую Книгу художника. Конечно, я знал об их существовании, но тут увидел воочию. Это были «Мертвые души» с иллюстрациями Марка Шагала. 96 офортов 1925 года, в 1949 году изданы. Роскошное издание. И меня буквально осенило: вот, наверное, где эти две ипостаси сходятся в одном месте. Здесь и книга, и высочайшее искусство, великолепные имена. И когда я посмотрел как бы шире, то увидел, что это совершенно невероятный пласт, абсолютно неизвестный у нас в стране.

— Надо сказать, мало популярное у нас увлечение, как мне кажется.

— Да это так, если говорить о той территории, которая называется Россией. В мире же этот жанр очень хорошо известен. Все крупнейшие музеи имеют огромные коллекции, проводят выставки, издают каталоги, устраивают конференции. Последняя выставка была в мае в Нью-Йорке — роскошная выставка этих изданий. Как так получилось, что здесь это неизвестно, для меня огромная загадка. Ведь все давно уже ездят, всё видят, в каких-то аукционах участвуют. Кстати, за рубежом проходит масса аукционов этих изданий.

Самые большие российские коллекции находятся в частных руках. Единичные экземпляры хранятся в музейных архивах — Пушкинском музее, Государственном центре современного искусства, Саратовском радищевском музее, Пермской государственной художественной галерее, Сургутском художественном музее, Челябинском областном музее искусств. Также эти книги есть в библиотеках — Иностранной литературы в Москве, имени Белинского в Екатеринбурге, имени Некрасова в Ярославле.

— Как это продается — книга или отдельные листы?

— Продаются книги. К сожалению, бывают и отдельные листы, их продают галеристы. Это беда.

— Это разрушает книгу как книгу?

— Конечно. Причем зачастую об этом не говорится. Но я знаю этот предмет, если прихожу в галерею в Нью-Йорке или в Париже и вижу, что половина графики на стенах — это листочки из книг в роскошных рамах, все становится понятно.

— Если есть подпись Дали, да Бог с ним, какая разница, откуда выдрано.

— Оно, конечно, так. Тем не менее, каждый раз, когда такое вижу, думаю: ага, вот так, еще одним изданием стало меньше.

— Много ли в России собирателей таких книг?

— Очень мало. Про кого я твердо знаю — это мой друг по бизнесу и по нашему компьютерному делу Георгий Генс [президент группы компаний «Ланит»]. Я сам именно на этом сконцентрировался в последние, наверное, лет 15, отказав себе во многом остальном. А он как-то лет 5-6 тому назад увидел у меня эти книги, они ему очень понравились. Он попросил меня помогать ему, потому что все это приобретается за рубежом, здесь такого просто нет в принципе.

— Для подобных вещей как-то лимитируется пересечение границ?

— Это отдельный вопрос. Я бы сказал, что это проблема. Конечно, надо следовать некоторым условностям, но не в этом проблема. Она в том, что здесь нет источников приобретения, никто этим не занимается.

— То есть все приобретается за рубежом?

— Буквально единичные экземпляры можно встретить на антикварных выставках, на антикварных салонах, которые проходят в ЦДХ. Только первые ростки сейчас появляются. Я очень надеюсь, что выставка на Волхонке послужит мощным толчком.

— Это первая выставка такого рода?

— Такого масштаба — первая. Мы делали подобную выставку в Музее современного искусства у Церетели, но там было гораздо меньше книг, не было такого уровня, такого масштаба, такого объема. А таких выставок, как эта, и на Западе не так уж много проходит.

— На графику распространяются те же законы рынка, что и на картины маслом?

— Абсолютно да. Более того, интерес к графике, к книгам художника сейчас растет быстрее, чем к живописи.

— Но книги хранятся хуже, бумага все-таки, краска...

— Ничего страшного тут нет. Если они хранятся просто закрытыми, то ничего с ними не произойдет, а если раскрытыми, как на выставке, то требуются только специальные стекла.

Раньше, скажем, лет 20-30 назад, интерес к графике считался рабочим моментом художников. Всех интересовала живопись, масло, картины. Сейчас все очень сильно меняется. Даже состав западных галерей — когда вы по ним проходите, то видно, что уже нет столько живописи, ее заменили на графику.

Произошло следующее: живопись растет в цене, и у той категории людей, которые могли позволить себе ее покупать, в какой-то момент пропала возможность это делать. Значит, они опускаются на одну ступенечку ниже, а здесь их поджидает вот та графика, которая никого не интересовала раньше. Интерес к ней сейчас очень сильно растет. И эти работы сейчас вешают в золотом багете. Маленькие совсем работы, размером 10 на 15 сантиметров. Пикассовский маленький офорт помещают в роскошную раму с огромными полями — и это справедливо.

Но это не здесь, а за рубежом, там это абсолютно нормально. Здесь мы принципиально отказались от этого. Даже на выставке у работ нет паспарту, под ней не лежит никакая цветная картонка. Просто чистое стекло, чистая работа — такая, какой она находится в книге. То есть вы как бы вынули лист из книги и рассматриваете произведение.

— Такие книги очень дорого стоят?

— Я уже говорил, что раньше это вообще ничего не стоило. В свое время, когда эти книги выходили, они не продавались. Например, в 1948 году, когда были изданы «Мертвые души» Шагала, книги продать не могли, они просто лежали на прилавке. Сегодня стоимость этой книги доходит на аукционах до 60–70 тысяч долларов. Повторюсь, в этой книге 96 офортов Шагала, оригинальных офортов. Галеристы вынимают листы и продают каждый по 2–3 тысячи.

Книга стоит всегда дешевле, потому что немного другой рынок. Рынок дилеров искусства, живописи, графики и рынок дилеров этих книг, они, к счастью, параллельны. Но первые периодически как бы сверху ныряют и выдергивают что-то. Раньше они были далеки, им было это неинтересно.

— Что вам дает коллекционирование? Зачем это?

— Это болезнь. Это форма заболевания, нормальная такая. Не надо бояться. Она хроническая. Лелеять надо, оберегать от неоправданных шагов. Это безумно познавательно. Это все же нужно изучать, понимать, вникать. Каждая книга нтересна — как она делалась, что с ней происходило. Ведь у каждого издания своя судьба, самостоятельная жизнь.

Ближайший крупный аукцион, на котором будут продаваться Книги художника, состоится в Париже 28 марта. Его проведет дом Sotheby's. На торги выставлено около 200 лотов с общей оценкой в 3–4 млн евро. Среди них Книги художника, созданные лучшими мастерами 20 века: Жоржем Браком, Марком Шагалом, Раулем Дюфи, Анри Матиссом, Жуаном Миро, Пабло Пикассо, Пьером Боннаром. Один из самых ценных лотов — первая в истории Книга художника, изданная парижским маршаном Амбруазом Волларом в 1900 году. Стихи Поля Верлена и гравюры Пьера Боннара с оценкой 30–40 тысяч евро.